Одним из самых важных событий уходящего года можно назвать доклад Патриарха на Епархиальном собрании Москвы 28 декабря 2012 г. Правда, в интернете его читают до обидного мало — текст довольно обьемный, спокойный и очень содержательный, совсем не из тех, которые быстро расходятся по сети. Патриарх рассматривает важнейшие вопросы церковного устроения, поведения священнослужителей, социальной деятельности Церкви, ее взаимоотношений с обществом и государством. Он подробно отвечает на вопросы, которые волнуют людей — как членов Церкви, так и внешних.
Но в интернете получил распространение только один отрывок из доклада. В докладе много говорится о социальной работе Церкви, о попытках служения в больницах (куда-то пускают, откуда-то гонят) и, в контексте этого служения упоминается о том, что представители Церкви договорились с властями о выделении кладбища для погребения сирот.
В тот же день Президент подписал известный «Закон Димы Яковлева», получивший название «антисиротского», из-за того, что он, одним из своих пунктов, запрещает гражданам США усыновлять русских сирот.
Интернет взорвался истерикой — мол, РПЦ хочет похоронить сирот, которых Путин не пускает в Америку! В землю закопать и надпись написать! Алчные попы рубят бабло на сиротках! (каким образом, не пояснялось). Путин и РПЦ вместе гнобят бедных больных детей!
Чрезвычайная бредовость этих обвинений была очевидна сразу, и ещё более очевидна — при подробном рассмотрении. Если бы слова Патриарха были привязанными к недавнему злосчастному закону, то это был бы выпад против - едва ли устроение кладбища можно трактовать как изъявление восторга мудростью правительства, которое заботливо устроило судьбу сирот. Но доклад вообще никак не связан с этим законом. Дата Епархиального собрания была явно назначена задолго до всех разговоров о «законе Димы Яковлева», а потратив еще две минуты можно было убедиться, что речь идёт о решении вопроса, поставленного прошлогодним Епархиальным собранием, 23.12.2011: «Обратиться к городским властям с ходатайством о содействии в выделении на одном из московских кладбищ специального участка земли для достойного христианского погребения детей-сирот». Патриарх действительно обратился к властям, власти (в октябре этого года) решили вопрос положительно. Задолго до того, как Путин подписал известный закон и вообще задолго до того, как о нем вообще зашла речь.
Просто в христианской картине мира, тела усопших — это не мусор, от которого надо избавиться. Наша любовь к людям живёт и после их физической смерти, и обеспечить усопшим достойное погребение в земле, где они бы спокойно лежали, ожидая общего Воскресения, в нашей традиции рассматривается как важное проявление заботы. Для светского человека, для которого жизнь есть не больше чем «форма существования белковых тел», такое отношение к белковым телам может быть непонятным. Но едва ли и он усмотрит в этом что-то принципиально злое. А христиане вправе следовать своим взглядам на мир и человека.
Почему это было вменено Патриарху в тяжкое преступление? Не скрою, я рассматриваю «закон Димы Яковлева» как тяжёлую нравственную и политическую ошибку власти. Сокращать число потенциальных усыновителей — значит сокращать шансы ребёнка, особенно трудного и больного, обрести семью, и делать это неправильно. Но в чем здесь преступление Патриарха? В том, что он отчитался о добром деле в заранее назначенный день, а Президент в тот же день (очевидно, без всякого согласования с ним) подписал этот закон?
Мне было бы страшно отказаться под властью, которую наши сетевые борцы за правду считали бы справедливой. Под этой властью мне могли бы вменить в тяжкое преступление, если бы я совершил доброе дело, и в положенный срок отчитался бы в нем кому должен, а некий другой человек в тот же день совершил бы некое злое дело. С людьми, у которых такие представления о справедливости, об ответственности и вообще о причинно-следственных связях в этом мироздании, лучше не иметь дела.
Но почему люди в интернете ведут себя так странно? Давайте посмотрим правде в глаза: интернет не есть гражданское общество. Интернет есть толпа со всеми свойствами толпы. В реальном пространстве толпа — скажем, толпа футбольных болельщиков, или, если брать уже совсем тяжёлый пример, погромщиков или линчевателей — способна совершить то, что отдельные ее члены совершать бы не стали, более того, чему бы ужаснулись. Некоторые и ужасаются — потом, когда толпа распадается на отдельных людей. Но у толпы — свои законы, и главное ее свойство — утрата личной ответственности и личного выбора.
В толпе человек перекладывает свою ответственность на кого-то ещё, предпочитает быть ведомым, следовать в потоке, не задумываясь том, кто этот поток направляет, и в итоге лидерами толпы оказываются ее наиболее дурные представители. В обществе, где происходит выдвижение известных, названных по именам, лидеров, эти лидеры могут быть хороши или дурны, умнее своих последователей или глупее, нравственнее или безнравственнее — тут бывает по-разному. Толпа же всегда выстраивается по наименьшему общему знаменателю — ее эмоции, переживания, убеждения и действия диктуются чаще всего анонимными, но худшими людьми в ней, а действия самих этих людей — худшим, что в них есть.
Итак, первая черта толпы — безответственность, когда личный выбор исчезает в чувстве всеобщности, «все побежали — и я побежал», или, применительно к интернету «все перепостили — и я перепостил», «я с народом», «я как все». Вторая — взвинченная эмоциональность, можно сказать проще и грубее, истеричность. Чтобы быть лидером общества, нужно вызывать доверие, проявлять ум и добродетель. Чтобы вести толпу, надо быть истеричным. Иногда люди удивляются тому, как ораторам, производящим впечатление неуравновешенных, истеричных, душевно нездоровых, удаётся вести за собой массы людей, которые восторженно ловят каждое их слово. Так в том-то и дело, что эта истеричность, этот явный оттенок безумия — не препятствие, а главный ключ к власти над толпой. Есть печальнейшие примеры того, как целые народы поддавались гипнозу законченных негодяев и безумцев, именно потому, что превращались в толпу. Толпа может пойти резать своих соседей по самым фантастическим обвинениям, которые тем же людям по отдельности показались бы полным бредом, или растерзать человека, уверившись в его виновности на основании доказательств, которые не удовлетворили бы даже самый пристрастный суд.
Интернет, с одной стороны, не даёт толпе растерзать своих жертв физически; с другой — усиливает чувство безответственности. Волны истерической ненависти, прокатывающиеся по виртуальному пространству, редко приводят к физическим смертям. Но они остаются именно этим — истерикой в духе оруэлловских «двухминуток ненависти», когда любые рациональные аргументы не просто отскакивают, как от стенки горох, но усиливают враждебность.
Некоторые люди, оглянувшись на свое поведение в толпе, могут признать его неправильным. Как и всякое покаяние, это требует большого мужества. Не у всех оно есть. Особенно не у всех членов интернет-толпы. Но будем надеяться, что есть хоть у кого-то.
